Чужие горы сквозь глазок прицела.
Чужая непонятная война.
«Алля… Акбар…» – немая мгла шипела
из сумрака ущелий…
Где луна ущербно щурилась
на ниточку рассвета,
пестуя дух и веру моджахеда,
нам было всем чуть меньше двадцати.
Пол-вздоха недостало, пол-пути,
недосчитало сердце пол-мгновенья,
когда в чужой стране, считаясь тенью,
я был убитым 29 раз.
Будь проклят обезличенный приказ!
В котором власть далёкая Державы
швыряла в миномётный ад заставы.
Как корчилась Святая Русь тогда
от мук…
А ныне память, что беда,
всё воскрешает душными ночами
глаза ребят…
И вновь под облаками царит свинец,
идёт неравный бой.
Валерка, друг, прикрыв меня собой,
шагнул на Небо без щемящей боли.
За что мы умирали не по воле?
За пафос чьих-то призрачных идей?
А с «миссией народа» спесь вождей,
украдкой от его же, блефовала?
Я был последним в лапах перевала,
Тридцатым.
Смерть лежала на плечах,
что пыль, вместо погон.
Покинул страх обугленную душу.
Две гранаты на выжженной траве…
«Ужель когда-то» – мелькнула мысль –
«родится новый день?»
Я жил последний миг.
Уж стало лень
дышать едучим привкусом затвора,
когда раздался властный рык майора,
чертяки лысого, упавшего с небес.
Откуда взялся этот старый бес,
когда всё в прошлом?
Уж лежат ребята в кровавых снах чужбины!
И измята земля вкруг них.
Афганская земля!
«Алля Акбар!» – её кричат поля.
Им вторит эхо голенастых скал:
«Алля Акбар! Алля Акбар!»
Майор зверел. Его прошила пуля.
И я тащил его под «уля-ля»,
издёвки «духов»…
Их вода в Кабуле.
А нас волнуют Белые моря.
Нам плен всё то, что их ласкает взоры.
К чему нам это небо, эти горы?!
Для них мы безымянны – «шурави».
Горячий смерч неся, красиво шли,
возникнув, будто демоны, «вертушки»…
И реквием огня, вонзившись в уши,
оставил позади седой кошмар.
Мне б выжечь память!
Но она, как дар, хранить обязана
друзей погибших лица.
Уж млечные пути на их ресницах.
Но изредка взволнованный эфир доносит:
«Будем живы, командир!»
25 февраля 2007 г.
